НАРОДНАЯ МОНАРХИЯ В ВИЗАНТИИ – ЦАРСКИЙ ПУТЬ?

Демократия и монархия. Зачастую в обыденном сознании эти два политических понятия воспринимаются как антонимы. С демократией связывается принцип выборности правителя, а с монархией – принцип наследственной передачи власти. При этом монархии усваивается эпитет абсолютной, а демократии – народной. Хотя, строго говоря, народная демократическая республика – это тройная тавтология, иными словами – народное народоправство общего дела.

Так вот, если воспользоваться бритвой Оккама – не привлекать новые сущности без крайней на то необходимости, можно получить усеченную модель термина: народное управление. А в силу того, сколько начальников этот народ захочет выбрать, получаем различные варианты: монархия, диархия, триумвират, тетрархия, …, и в перспективе – полиархия (совет вождей в племенной конфедерации).

Таким образом, понятие народная монархия, это – не оксюморон, а своего рода одна из возможных властных номенклатур. Именно в таком виде в течение многих веков существовала высшая государственная власть в одной из самых знаменитых империй мира – в Византии.

Профессор Санкт-Петербургского государственного университета Г.Л.Курбатова замечает: «Византийский государственный строй нередко характеризуют как странное сочетание – «автократию с элементами демократии»». Итак, монархия может опираться на народ, на аристократию, на саму себя (в случае легитимизации династии). Тем более возможны сочетания этих аспектов в одной модели. И именно в Византии император избирался и утверждался народом (представителями димов), аристократией (сенатом) и армией (будучи дориносимым¹ воинскими чинами). Церковь же благословляла это всесословное избрание правителя. Византийский император в силу личного успеха мог закрепить не только свою власть, но и власть своих преемников, и даже наследников, создав династию. Более того, еще при жизни император мог назначать и короновать со-императора, обеспечивая преемственность власти.

Со времен Аристотеля различают монарха (правление одного человека ради блага многих людей) и тирана (правление одного человека ради блага одного человека). Известный византолог В.Е. Вальденберг по этому поводу пишет: «Если управление государством в целях извлечения из него максимальных выгод для обладающего верховной властью при полном равнодушии к интересам подданных мы будем условно называть восточной деспотией, то название это, очевидно, совершенно не подойдет к Византийскому государству, ибо там власть, хотя бы только официально, ставила своей целью благо народа. Это обстоятельство в связи с правовым обоснованием императорской власти в Византии, укрепляет за ней характер народной, или демократической, монархии». Философское учение о царском пути, пути, в равной степени удаляющемся от крайностей Сциллы и Харибды, отразилось и во взгляде на византийскую политию. Именно концепция народной монархии стала золотым или царским путем между крайностями как юридически закрепленного абсолютизма (отказ от принципа народности), так и псевдомонархизма президентских демократий (отказ от принципа монарха как источника законов).

Следует особо отметить, что наиболее отчетливо византийский социальный идеал проявился в формировании образа идеального правителя. Характерен тот факт, что за всю историю империи, несмотря на социальные, экономические и военные катаклизмы, представление о государственном устройстве оставалось незыблемым. Императоры могли быть разными, они могли в большей или меньшей степени соответствовать или не соответствовать образу идеального императора, но сам социальный идеал империи и императора никогда в Византии не отвергался.

Этот идеальный образ государя фактически являл собой сплав трех элементов византизма: греческой культуры, римской государственности и христианской веры. Император мыслился неким христианином-стоиком, управляющим христианским обществом (империю часто именовали христианским царством или христианской политией) по справедливым законам человеческим и Божественным.

Как отмечает Ж. Дагрон, образ законной власти в Учительных главах императора Василия I (867–886) к его сыну Льву, будущему императору Льву VI Мудрому (886–912), восходит к эллинистической Греции: «Император должен быть подобием Божества, дабы являть людям образ для подражания; он должен быть сам водим Божественными законами, дабы законно управлять своими подданными; он должен сам себя обязать уважать закон, зная, что никто не может его к этому принудить; он должен мылить себя как сотоварища своих подданных в их земном рабстве, сотворенным, как и они из праха, о котором ему напоминает наполненный землей мешочек (акакия), который он держит в руках…».

Стоическое трезвомыслие ромеев оказалось залогом долгосрочной стратегии государственной жизни, ибо она определялась факторами более могущественными, чем просто жизнь монарха или династии. Эти факторами были Промысел Божий и народ Божий. По мысли Г.Л.Курбатова, «традиция краткосрочности, временности в византийской практике, как и в римской, фактически реализовалась в санкции власти на срок жизни. Поэтому в византийской практике, как и в теории, фактически не утвердился принцип прямой наследственной власти как основной и определяющей. Каждый новый император обязательно подлежал избранию, только сам факт которого наделял его полнотой законной власти. Римское право видело в императорах магистратов-исполнителей imperium-а – права распоряжаться и заставлять подчиняться, делегированного народом.

В византийской общественно-религиозной концепции обращает на себя внимание ее явный «оптимизм» (ср., например, со взглядами Августина на судьбы западной империи), веры в возможность достижения «гармонии» в общественных отношениях. В этом, безусловно, проявилось своеобразие расклада социальных сил отношений, которые были присущи восточной половине Римской империи, что позволило ей избежать судеб Западной. Как мы видим в византийских концепциях немалое внимание в поддержании общественной гармонии уделяется всем составляющим общественного порядка – таксиса, а не только власти. Именно в этом проявилось признание роли «гражданского общества»».

В основе концепции такого миропорядка (таксиса) лежит, конечно, новозаветная идея о власти как проявлении Божественного начала благоустроения мира (ср.: 1 Пет. 2, 13; Рим. 13, 1–6). В рамках идей симфонии властей и диархии начал духовного и светского, особое значение приобрели понятия иерархии, порядка, чина, акривии², как точного служения и точного исполнения предписанного идеала. При этом политический порядок народной монархии воспринимался как отображение универсального божественного миропорядка, как государственный аналог Церкви. Можно сказать, что римская империя, став христианским царством, получила от Христа-Царя не право, а задание – привести к Нему все народы. Именно Христос венчает государя на царство – cюжет с благословляющей десницей Христа над головой царя прослеживается на многих артефактах византийской культуры.

Как пишет академик Г.А. Острогорский: «И все же для Византии характерным было не столько напряжение в отношениях между царством и священством, сколько тесное внутреннее сплочение православного государства и Православной Церкви, создающее единый государственно-церковный организм. Характерным является переплетение интересов обеих властей и их целеустремленное сотрудничество в борьбе против покушений на богоустроенный мировой порядок, предпринимают ли их внутренние или внешние враги императора либо же подрывные силы враждебных Церкви ересей».

Согласно «Эпанагоге» – правовому византийскому документу второй половины IX века, «человеческое общество (жительство, по выражению славянского перевода) составляется из частей и членов, подобно отдельному человеку. Величайшие и необходимейшие части его – царь и патриарх, поэтому душевный и телесный мир и благоденствие подданных зависит от единомыслия и согласия во всем царства и священства» (Epanagoge, tit. III, cap. VIII.).

В заключение можно сказать, что сама византийская модель народной монархии, хотя и претерпела на практике ряд искажений (в том числе в ходе и после латинской оккупации империи), но ряд ее ключевых особенностей вполне может быть рассмотрен, как предмет политической и социальной реконструкции, а значит и вполне правомочна постановка вопроса: народная монархия – царский путь?

 Δόρυ — слово греческое и значит копье, так что «дориносима» значит копьеносимого; в древности, желая торжественно прославить ларей или военачальников, сажали их на щиты и, подняв вверх, носили их на этих щитах пред войсками, причем щиты поддерживались копьями, так что издали казалось, что прославляемых лиц несут на копьях.

 Акривия – (греч. ακρίβεια – строгость, точность), способ решения вопросов с позиции строгой определенности, не терпящей отступления от основных начал христианского учения; применяется в тех случаях, когда речь идет об основополагающих догматических началах церковной жизни, о самой сущности и целях существования Церкви и христианства.

Акривии противостоит икономия, т. е. снисхождение к человеческим немощам и слабостям в церковно-практических и пастырских вопросах, не носящих догматического характера.

священник Игорь Иванов, кандидат философских наук, доцент Санкт-Петербургской православной духовной академии

Журнал «НЕвский БОгослов» №16